Мой дед оставался один, возвращаясь домой.
Картины из книг стали фильмом на долгие годы.
Высокие стены сочились немой тишиной,
Была наказанием деду такая свобода.
Он пил молоко, иногда заваривал чай,
Ломая на блюдце кусок от вчерашнего хлеба.
За завтраком дед по привычке обычно молчал
И не торопился вернуться на кухню к обеду.
Сегодня мой дед, как и прежде, один —
Гуляет среди незнакомых прохожих.
Укрытая сном печаль на груди
Душу его неизменно тревожит.